Схватка - Страница 10

Верджил протянул руку к пробке, затыкающей слив.

— Знаешь, Эдвард, я…

Он так и не договорил. Я схватил лампу, бросил ее в ванну и тут же отпрыгнул назад, потому что вода буквально взорвалась облаком пара и искр. Верджил закричал, судорожно дернулся — затем все замерло. Лишь продолжала шкворчать лампа, да от его волос поднималась тонкая струйка дыма.

Я поднял крышку унитаза, и меня тут же стошнило. Потом я зажал нос и прошел в гостиную. Ноги вдруг отказались держать меня — и я рухнул на диван.

Примерно через час, порывшись на кухне, я нашел коробку отбеливателя, нашатырь и бутылку виски. Вернулся в ванную и, старательно отворачивая взгляд от Верджила, налил в ванну сначала виски, потом нашатырный спирт, потом высыпал отбеливатель. Хлорка тут же забурлила в воде, и я вышел, плотно затворив за собой дверь.

Когда я вернулся домой, в квартире звонил телефон, но я не стал снимать трубку. Вдруг это из больницы? Или Бернард? А может, полиция. Легко представлялось, как я буду с ними объясняться. «Генетрон» напрочь откажется подтвердить мой рассказ. Бернард вообще заявит, что ничего не знает.

Я ощущал невероятную усталость во всем теле, мускулы сжимались в тугой узел от напряжения и… Даже не знаю, как можно назвать такое чувство. Чувство, возникающее после…

Осуществления геноцида?

Совершенно дикая мысль. Я не мог поверить, что своими руками убил сотни триллионов разумных существ. Уничтожил целую галактику… Смехотворное обвинение. Но мне было совсем не смешно.

Гораздо легче верилось в то, что я убил человека, своего друга. Дым, оплавленный каркас лампы, растекшаяся лужица пластика розетки, обгоревший провод…

Верджил!

Я бросил ему в ванну включенную лампу для загара. Меня по-прежнему мутило. Сны, города, насилующие Гэйл (что, интересно, с его прежней подружкой, Кандис?). Вода, утекающая в трубу. Галактики, рассеянные вокруг нас. Бесконечный ужас… Но одновременно — огромный потенциал красоты. Новая форма жизни, симбиоз, трансформация.

Убил ли я их всех? На мгновение меня охватила паника. Завтра, подумалось мне, я схожу туда и простерилизую квартиру. Что-нибудь придумаю. О Бернарде я даже не вспомнил.

Когда вернулась домой Гэйл, я спал на диване. Поднялся я, чувствуя себя очень скверно, и она тут же это заметила.

— Ты не заболел? — спросила Гэйл встревоженно, присаживаясь на край.

Я покачал головой и спросил:

— Что у нас сегодня на обед? — Язык меня не слушался. Слова давались с трудом.

Гэйл положила руку мне на лоб:

— Эдвард, у тебя температура. Очень высокая.

Я дотащился до ванной и взглянул на себя в зеркало. Гэйл остановилась позади меня.

— Что это? — спросила она.

Под воротничком рубашки вся шея у меня была исчерчена белыми линиями. Как на шоссе. Видимо, они проникли в мой организм уже давно, несколько дней назад.

— Влажные ладони… — проговорил я.

Удивительно, что это не пришло мне в голову раньше.

Очевидно, мы чуть не умерли. Сначала я еще пытался бороться, но буквально через несколько минут ослабел настолько, что уже не мог пошевелиться. Гэйл оказалась в таком же состоянии спустя час.

Я лежал на ковре в гостиной весь мокрый от пота. Гэйл — на диване. Лицо ее стало белым, словно тальк, глаза закрылись — как труп в лаборатории бальзамирования. Некоторое время мне казалось, что она действительно умерла. И даже в том беспомощном, болезненном состоянии меня не оставляла злость за неспособность вовремя подумать о всех возможных последствиях. Но вскоре и на это не осталось сил. Я не мог даже моргнуть; поэтому закрыл глаза и просто ждал.

В руках, в ногах явственно ощущался ритм какой-то деятельности. С каждым толчком крови внутри меня возникал некий шум, похожий на звучание оркестра в тысячу музыкантов, играющих вразнобой целые фрагменты нескольких симфоний. Музыка, звучащая в крови… Постепенно звук становился резче, но одновременно и слаженнее: нагромождение акустических волн стихало, разделяясь на отдельные гармонические сигналы.

Эти сигналы словно врастали в меня, в ритм моего собственного сердца.

Сначала они подчинили себе наши иммунные реакции. Война — а это действительно была война, какой на Земле никто никогда не знал, война с триллионами, участвующими в сражениях, — продолжалась около двух дней.

К тому времени когда я нашел в себе силы, чтобы добраться до кухонного крана, они уже принялись за мой мозг, пытаясь расколоть коды и найти бога, скрывающегося в протоплазме. Я пил и пил, пока меня не замутило, затем попил еще, уже медленными глотками, и отнес стакан воды Гэйл. Она прижала его к потрескавшимся губам и принялась жадно пить. Глаза ее покраснели, вокруг присохли желтоватые грязные крошки. Но теперь коже вернулось некое подобие нормального оттенка. Через несколько минут мы уже сидели за кухонным столом и вяло пережевывали пищу.

— Что это за чертовщина с нами приключилась? — спросила она первым делом.

У меня не было сил объяснять, и я лишь покачал головой. Затем почистил апельсин и поделил его на двоих.

— Надо вызвать врача, — сказала она.

Но я знал, что мы этого не сделаем. Я уже начал получать от них сообщения, из которых становилось понятно, что возникшее у нас ощущение свободы иллюзорно.

Сначала сообщения были предельно просты. В мыслях вдруг возникали даже не команды, а скорее воспоминания о командах. Нам запрещалось покидать квартиру: видимо, те, кто нами распоряжался, поняли нежелательность таких действий, хотя сама концепция наверняка казалась им совершенно абстрактной. Нам запрещалось вступать в контакт с другими себе подобными. По крайней мере какое-то время нам будут разрешать принимать пищу и пить воду из-под крана.